В. Войнович Малиновый пеликан — О любви, браке и любви вне

В. Войнович Малиновый пеликан — Глава 24. О любви, браке и любви вне брака

Нежелание Зинули знать правду, что делает муж, находясь вне
дома, повернуло мои мысли еще вот в каком направлении. Когда я был
помоложе и плотские побуждения сильно меня беспокоили, я много
думал о том, как сильно половой инстинкт владеет нашими мыслями и
делами. Толкает нас иногда на благородные поступки, но чаще на
сумасбродства, подлости и измены. Человечество неё нашло
возможности гармоничного сосуществования мужчин и женщин.
Большинство людей, вступая в брак по любви, рассчитывают на
счастье вдвоем и надеются, что им хватит друг друга на всю жизнь.
Через некоторое время оказывается, что эти надежды были
иллюзорны, и ему хочется получить немного удовольствия на стороне,
она не против того же, и это желание настолько сильно, что они
забывают о своих добрачных представлениях о супружеской верности,
о своих клятвах друг другу. Семья превращается в союз двух
неверных. Я думаю, что девяносто девять процентов мужчин и почти
столько же женщин, кто больше, кто меньше, поддаются соблазну
«сходить налево», а мысленно это делают все сто процентов. Мужья и
жены изменяют друг другу, лгут друг другу, это делают даже люди,
которые в принципе ложь ненавидят и во всем остальном щепетильно
честны. Если бы люди согласились с мыслью, что они такие, какие
есть, что такова их природа, с которой надо как-то считаться, что надо
выработать какие-то другие правила общежития… Но какие?
Некоторые пытаются такие правила установить для себя, создают
сексуальные коммуны, тройственные союзы, меняются женами и
мужьями и что-нибудь еще вроде этого, но это противоречит их же
инстинкту собственника, природной ревности и почти неизбежно
приводит к тяжелым психическим последствиям. Были люди, для себя
сознательно и далеко ушедшие от общих правил поведения в браке.
Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, сойдясь в ранней молодости,
сразу условились, что будут вместе и в то же время будут сексуально
свободны, но с непременным условием — никаких тайн друг от друга.
Так и жили всю жизнь. У него были любовницы, у нее любовники, они
друг от друга не скрывали ни фактов, ни подробностей. Некоторые его
любовницы были и её любовницами, они жили общей семьей, делясь
друг с другом впечатлениями и подробностями. Но и тут без лжи не
обошлось. Потому что друг другу они не лгали, а общим любовницам
приходилось, ибо те, хотя отошли от общепринятых моральных
правил, но все же какие-то барьеры перешагнуть не могли. Так Симона
и Жан-Поль в мире и согласии дожили до самой смерти, будучи с
точки зрения общей морали ужасными извращенцами и оставаясь во
всех других смыслах честными людьми. Лев Ландау пытался
установить похожие правила в своей семье, но это удалось ему только
наполовину, он спал, с кем хотел (а хотел он со всеми), и почти на
глазах у жены Коры. Ей разрешал вести себя так же, к чему даже
настойчиво побуждал, но она предоставленной ей свободой не
пользовалась, и это привело ее к психическим расстройствам. Говорят,
что Ландау, домогаясь очередной женщины, был не очень в себе
уверен. Один из его друзей рассказал мне, что однажды они с Львом
Давидовичем собирались вместе на свидание с незнакомыми
девушками, и Ландау перед выходом из дома приколол к пиджаку
Золотую звезду Героя Социалистического Труда. Друг удивился:
«Зачем?» — «Понимаешь, — объяснил Ландау, — на свои внешние чары я
не очень надеюсь, а объяснять какой-то бляди, какой я большой
ученый, глупо. Она не поймет или не поверит. Но Звезда будет
убедительным доказательством».

Между прочим, большевики смеялись над темными крестьянами,
среди которых ходил слух, что советская власть собирается объявить
жен общими. Большевики говорили, что такие представления внушают
людям вульгаризаторы марксизма, который ничего подобного не
предполагает. А на самом деле марксизм, во всяком случае в лице
Энгельса, был изначально вульгарным и именно это предполагал.
Энгельс в каком-то своем сочинении писал (передаю не дословно, но
как мне помнится и близко по смыслу), что в буржуазном обществе
жены и так давно общие, но буржуи, в большинстве своем лицемеры и
ханжи, не желают признавать очевидного. Так вот в обществе
будущего, свободном от лицемерия и ханжества, доступ всех мужчин
ко всем женам будет признан естественным и законным.

Половой инстинкт толкает людей на агрессию, преступления и
войны. Положительной характеристикой мужчины считается понятие
«мужик с яйцами», но некоторым эти придатки усложняют жизнь. И
если бы только им самим. Не зря придумана кастрация для
неспособных справляться со своей похотью половых маньяков.
Хорошо бы той же процедуре подвергать склонных к тирании и
наиболее воинственных политиков, вождей и полководцев. Больших
войн можно было бы избежать, охолостив правителей вроде
Наполеона, Гитлера, Сталина. Может быть, даже вообще всех
претендентов на высший пост следует подвергать этой процедуре
превентивно, при вступлении в должность.

Кстати, о Сталине. Меня часто спрашивают, чем можно объяснить
неугасимую любовь нашего истерзанного народа к этому массовому
чикатиле, тридцать лет державшему страну в зле, нищете, рабстве и
страхе. Незнанием? Мало о нем сказано и написано? Достаточно для
того, чтобы — мало-мальски — грамотный — и — сколько-нибудь
интересующийся нашей недалекой историей и о чем-то думающий
человек прочел, содрогнулся от ужаса и проклял этого врага
человечества.

— А все-таки, — говорит Зинуля, — при Сталине был порядок. Вы со
мной согласны?

— Угу, — отвечаю я и опять впадаю в дремоту.

Зинуля меня растормошила в очередной раз:

— Петр Ильич, проснитесь!

Я говорю:

— Что? Опять что-нибудь захватили?

— Да что вы все «захватили, захватили». Ничего не захватили.

— А если не захватили, зачем меня будить? Вы же медик и должны
знать, что прерывание сна очень вредно для организма.

— Ну, извините, я бы ни за что не стала, но тут такое дело, такое
дело…

— Да какое может быть дело важнее спокойного сна?

— К сожалению, может быть. Вы знаете, что, пока вы спали, у нас
Перлигос пропал?

— Чего? — говорю. — Пропал? И это что, очень важно?

— А по-вашему, Перлигос пропал, это не важно?

— Ну, важно, важно, — говорю я, протирая глаза, — но не настолько
же, чтоб будить старого и нездорового человека? Или вы хотите, чтобы
я его искал?
— Да его без вас уже две недели ищут, найти не могут. Две недели
он совет безопасности не собирает, внезапные проверки боеготовности
вооруженных сил не проводит, с птицами не летает, в телевизоре не
появляется, а вы все спите.

Тут я проснулся, кажется, окончательно.

— Две недели его нет в телевизоре? А что ж тогда они
показывают?

— Показывают его, но не так часто. И только в консервах.

Я посмотрел на Зинулю так, что она перепугалась и стала мне
торопливо объяснять, что консервы — это не то, что я подумал. Эти
ничего общего со свиной тушенкой или бычками в томате, это
записанные на диск старые кадры, которые телевизионщики пытаются
выдать за новые. Например, не далее как вчера выдавали за свежее
интервью старое, которое брали три года назад, в котором он, еще
вполне волосатый, говорил, что Крым не наш и никаких видов мы на
него не имеем.

Наконец-то я всю информацию усвоил, пережевал, проглотил и
говорю:

— Ну хорошо, я понял, что Перлигос пропал. И что? И какие еще
признаки его неприсутствия?

— Пробок нет, — обернулся Паша. — С тех пор как пропал, так ехай
хоть туды, хоть сюды, все дороги свободны.

— Так это же хорошо, — говорю я и нарываюсь на возражение.

— Кому хорошо, кому не очень, — вздыхает Паша. — У меня, если
пробок нет, нет левого заработка. Без пробок любой частник вас
довезет вовремя хоть до Шереметьева, хоть до Домодедова.

Вот что значит предприимчивый человек! Что для других
неудобство, то для него прибыль. Так я подумал и вновь погрузился в
сон.

Далее — Глава 25

Оглавление

Ранее — Глава 23