В. Войнович Малиновый пеликан — Немного о себе и не только

В. Войнович Малиновый пеликан — Глава 2. Немного о себе и не только

Если вы ничего не знаете обо мне, я вам кое-что расскажу. Меня
зовут Петр Ильич Смородин, это мой псевдоним, а настоящую мою
фамилию Прокопович знают немногие. Среди них наша почтальонша
Заира, которая в начале каждого месяца приносит мне пенсию, и
кассирша «Аэрофлота» Людмила Сергеевна, у которой я раньше
покупал билеты в Берлин, куда летал к своем сыну Даниле. Много лет
я пользовался ее услугами, расплачиваясь дополнительно своими
книжками и набором конфет, а теперь покупаю билеты онлайн. К
моему возрасту люди обычно тупеют и новыми технологиями
овладевают с трудом, но я себя считаю пользователем компьютера, как
говорится, продвинутым. Лет тридцать с лишним тому назад в
Америке я купил свой первый Макинтош, он назывался Мак-плюс
(экран размером с сигаретную пачку), и с тех пор силюсь идти в ногу
со временем, чем вызываю презрение моего соседа по даче, одного из
последних ископаемых деревенщиков моего поколения Тимофея
Семигудилова, фамилию которого его же соратники слегка
переиначивают, заменяя букву «г»» другой, с которой начинается слово
«мама». Тимоха считает, что настоящий писатель должен писать
только «перышком», имея в виду шариковую ручку. Своей
дремучестью он весьма гордится и уверен, что только пишущий от
руки может считать себя хоть в какой-то мере принадлежащим к
настоящей русской литературе. Достижения Пушкина и Тургенева
объясняет тем, что они писали гусиным пером, а на компьютере ни
«Евгения Онегина», ни «Бежин луг», по его разумению, не напишешь.
Ко всем этим рассуждениям добавляет, что через компьютер идут
флюиды (почему флюиды?) от дьявола, а у пишущего «перышком»
есть прямой контакт с Богом, хотя у него самого, я подозреваю, если
был контакт с чем-то далеким, то через коммутатор, установленный на
Лубянке. Что же до компьютера, то я думаю, что и Пушкин, и Тургенев
охотно бы им овладели, но в любом случае техническая тупость еще не
признак литературного таланта, что опыт нашего деревенщика как раз
и подтверждает. Он пишет тяжело, неуклюжим языком. Прошел
большой путь. Был когда-то образцовым советским писателем. Писал
о преуспевающих колхозах и считался средней руки очеркистом.
Тридцать лет был членом КПСС и половину этого времени секретарем
партийной — организации. Всегда демонстрировал бесконечную
преданность советской власти, за которую, как говорил, готов отдать
свою жизнь и задушить любого, кто был о ней не очень хорошего
мнения. Будучи еще, как и я, студентом Литинститута, принял участие
в травле Пастернака. И тем обратил на себя внимание власти. В
семидесятые годы — выискивал — среди собратьев по — перу
инакомыслящих, охотно участвовал в гонениях на них и был весьма
кровожаден. В восьмидесятых, почувствовав, куда ветер дует,
переквалифицировался в деревенщики, стал писать повести о
коллективизации и разорении большевиками русской деревни, тогда
советская власть подобное вольнодумство уже допускала. Большевики
у него были сплошь с фамилиями, намекавшими на их еврейское
происхождение. Писал по-прежнему неуклюже, но, как тогда многим
казалось, остро, чем снискал временную репутацию правдолюбца и
даже скрытого антисоветчика. Но когда советская власть зашаталась,
очень рьяно её защищал, показав тем самым, что ему, как говорил
Бенедикт Сарнов, в литературе без поддержки армии, флота и КГБ
делать нечего. В девяностые, которые он называет лихими, ненадолго
притих, съежился, где-то кому-то шепотом объяснял, что всегда втайне
был либералом, и в доказательство где-то что-то цитировал из своих
антиколхозных опусов, но при передаче управления страной (вместе с
ядерным чемоданчиком) нашему сегодняшнему Перлигосу (Первому
лицу государства) воспрянул духом, объявил себя православным
патриотом и теперь яростно клеймит американцев и либералов,
восхищается достоинствами Держателя чемоданчика и, по всем
признакам, помешался на мечте о православно-державном величии. И
в его больной голове каким-то образом сочетаются представления о
том, что страна, стараниями заокеанских политиков и наших
либералов, лежит в руинах, но и одновременно поднимается с колен,
возрождается из пепла и еще покажет всему миру кузькину мать.
Когда-то Твардовский, с которым я был в молодости знаком,
говорил, что человеку называть себя самого писателем нескромно,
потому что звание «писатель» предполагает наличие в человеке
специфических незаурядных способностей, которые в совокупности
называются талантом. И в самом деле, в прежние времена тот круг
людей, которых называют читающей публикой, так и воспринимали
писателя, как существо, наделенное необыкновенным и даже
сверхъестественным даром проникать в душу человека, понимать его
стремления, переживания, страдания, тайные побуждения и все такое.
Но теперь это все ушло в прошлое и писателем называют чуть ли ни
каждого, кто пишет дешевые детективы, душещипательные
простенькие истории и даже какие-нибудь брошюрки, конспекты
политических речей, рекламные тексты. Все они писатели. Поэтому
теперь я, прикладывая к себе это звание, ни малейшего смущения не
испытываю. Да и как представлять мне себя, написавшего двенадцать
романов, шесть сценариев, четыре пьесы и сотни — мелких
литературных текстов? Я член Союза писателей, член Пен-клуба, член
еще каких-то жюри, комитетов, редсоветов и редколлегий, где чаще
всего просто числюсь в качестве свадебного генерала без всяких
обязанностей и вознаграждений. Кроме того, состою в двух
иностранных — академиях, являюсь — почетным — доктором — трех
университетов и лауреатом десятка премий. Теперь меня почитают,
называют иногда даже классиком, и романы мои в книжных магазинах
стоят в разделе «Классическая литература». Но было время, когда я
считался диссидентом, отщепенцем, врагом народа, меня преследовали
люди, имен которых давно никто не помнит, говорили, что я пишу
книги по заданию ЦРУ и Пентагона (а теперь бы сказали Госдепа), что
книжонки мои ничего не стоят и сгниют вместе со мной или даже
раньше меня на свалке истории. На меня нападали могущественные
силы, грозили всякими карами, иногда даже и смертью, и все это я
пережил и выжил, а для чего? Не для того ли, чтобы стать жертвой
этого маленького ничтожного членистоногого насекомого?

Далее — Глава 3

Оглавление

Ранее — Глава 1