Э.Бронте «Грозовой перевал» Глава 18 читать онлайн бесплатно

Грозовой перевал — Глава 18

Последовавшие за той горестной порой двенадцать лет, – продолжила миссис Дин свой рассказ, – оказались счастливейшими годами моей жизни. Время текло размеренно, и беспокоиться мне приходилось только по пустячным хворям нашей маленькой леди, которые изредка цеплялись к ней, как ко всем другим детям – и бедным, и богатым. В остальном же она, спустя первые шесть месяцев своей жизни, росла как крепкое деревце и научилась ходить и лепетать на своем собственном языке еще до того, как вереск второй раз зацвел над могилой миссис Линтон. Она была вся как луч солнца в одиноком доме: настоящая красавица, с темными прекрасными глазами Эрншо и белой кожей, тонкими чертами лица и золотыми кудрями Линтонов. Она казалась девочкой жизнерадостной, но не сумасбродной, с весьма пылким и стойким в своих привязанностях сердцем. Эта ее черта напоминала мне ее мать, но полного сходства не было и быть не могло, потому что Кэтрин-младшая умела быть мягкой и кроткой, как голубка, голос ее был ласков, а взор – задумчив. Никогда в неудовольствии она не впадала в ярость и не была неистовой в любви, хотя это последнее чувство оставалось у нее глубоким и нежным. Однако нельзя не признать, что были у нее и недостатки, бросавшие легкую тень на ее несомненные достоинства. Так, она могла быть дерзкой и упрямой вплоть до полного своеволия, что не удивительно: ведь такими бывают все избалованные дети, как добрые, так и злые по натуре. Если она сердилась на кого-нибудь из слуг, то тут же заявляла: «Я скажу папе!» А стоило отцу укорить ее хотя бы взглядом, она так страдала, словно он разбил ее сердце! За все ее детство он, кажется, не позволил себе сказать ей ни одного резкого слова. Он полностью взял на себя ее обучение и превращал каждый урок в забаву для ребенка. К счастью, природное любопытство и живой ум делали ее способной ученицей. Она все схватывала на лету, и ее знания делали честь ее учителю.

До тринадцати лет она ни разу не выходила одна за ограду парка. В редких случаях мистер Линтон брал ее с собой на прогулки, но удалялись они не больше чем на милю от усадьбы. Никому другому он свою дочь не доверял. Гиммертон был для нее всего лишь названием, потому что в деревню ее не пускали, а церковь – единственным зданием, помимо родного дома, порог которого она переступала. Грозовой Перевал и мистер Хитклиф в ее мире не существовали – она росла в полном уединении, но вовсе не страдала от этого. Только иногда, когда она бросала взгляд на окрестности из окна своей детской, она, как бы невзначай, спрашивала:

– Эллен, а когда мне можно будет подняться на вершины этих гор? Что там за ними – море?

– Нет, мисс Кэти, – отвечала я. – За ними другие горы, похожие на эти.

– А как выглядят эти горящие золотом скалы, когда стоишь прямо под ними? – спросила она однажды.

Ее поразили кручи Пеннистонских утесов и другие вершины неподалеку, купавшиеся в лучах закатного солнца, в то время как на все остальные части горного пейзажа уже спустилась тень. Я объяснила, что она видит всего лишь голые каменные стены, где только в расселинах достаточно земли, чтобы там могло вырасти чахлое деревце или кустик.

– А почему они еще на свету, когда здесь уже давно вечер? – полюбопытствовала она.

– Потому что они располагаются на гораздо большей высоте, чем наша усадьба, – объяснила я. – На эти скалы нипочем не вскарабкаться: уж больно они высокие и крутые. Зимой мороз приходит туда раньше, чем к нам. Даже в середине лета я, бывало, находила снег в той темной лощине на северо-восточном склоне.

– О, так ты бывала на этих утесах! – в восторге вскричала она. – Тогда и я смогу там очутиться, когда вырасту. А папа там бывал, Эллен?

– Папа сказал бы вам, мисс, – торопливо проговорила я, – что не стоит ходить в горы. Ничего интересного там нет. Вересковые пустоши, по которым вы с ним гуляете, гораздо живописнее, а уж парк усадьбы «Скворцы» – самое прекрасное место в мире!

– Но я знаю парк, как свои пять пальцев, а в горах ни разу не была, – пробормотала девочка про себя. – Как бы мне хотелось посмотреть на все вокруг с вершины самого высокого утеса! Моя пони Минни когда-нибудь домчит меня туда.

Одна из служанок упомянула Пещеру Фей, и Кэти сразу загорелась – она должна там побывать во что бы то ни стало! Девочка раз за разом приставала к мистеру Линтону, пока тот не пообещал ей это путешествие, когда она станет старше. Но мисс Кэти в то время измеряла свой возраст не годами, а месяцами и постоянно спрашивала: «Я уже достаточно выросла, чтобы взобраться на Пеннистонские утесы?» Дорога туда на одном из своих поворотов проходит совсем рядом с Грозовым Перевалом. У Эдгара недоставало смелости пройти по ней, поэтому девочка все время получала от него один и тот же ответ: «Не сейчас, дорогая, еще не время».

Как я уже говорила, миссис Хитклиф прожила еще лет двенадцать после того, как оставила своего супруга. В ее роду все были хрупкого телосложения. Ни Эдгар, ни Изабелла не могли похвастаться тем несокрушимым здоровьем, которое характерно для обитателей здешних мест. Какова была ее смертельная болезнь, я не знаю, но, кажется, они с Эдгаром страдали одним и тем же родом лихорадки, сначала развивавшейся медленно, а затем ставшей неизлечимой и буквально пожравшей их жизни. Она написала брату, что опасается за смертельный исход болезни, которая мучила ее вот уже четыре месяца, и умоляла его встретиться с ней, если возможно, потому что ей надо уладить много дел, она должна попрощаться с ним и передать ему с рук на руки маленького Линтона в целости и сохранности. Она надеялась, что Линтон сможет жить в усадьбе «Скворцы» на попечении Эдгара. Она убедила себя, что отец ребенка не собирается взваливать на себя обязанности по содержанию и воспитанию сына. Мой хозяин ни минуты не колебался исполнить просьбу сестры. Несмотря на то что он с неохотой покидал свой дом во всех остальных случаях, в этот раз, получив ее письмо, он тут же отправился в дорогу. Он вверил Кэтрин моим заботам и наказал смотреть за ней в его отсутствие с особой бдительностью, повторяя бессчетное число раз, что ни под каким видом она не должна выходить за пределы парка, даже в моем сопровождении. Мысль о том, что девочка может пойти или поехать верхом куда-либо одна, даже не приходила ему в голову.

Его не было три недели. Первые день-два моя подопечная просидела в углу библиотеки, слишком расстроенная, чтобы читать или играть, и вела себя так тихо, что вовсе не доставляла мне хлопот. Однако на смену этому настроению пришли приступы раздражения и скуки, сопровождаемые капризами и причудами. Я была уже не в том возрасте, чтобы развлекать Кэти, да и домашней работы было, как всегда, с избытком, посему я придумала отличный, как мне тогда казалось, способ занять пытливого ребенка. Я отправляла ее в путешествия – иногда пешком, а иногда верхом на пони – по землям усадьбы, а когда она возвращалась, терпеливо выслушивала полный отчет обо всех ее действительных и воображаемых приключениях.

Лето было в самом разгаре, и Кэти настолько полюбила эти одинокие прогулки, что взяла за правило отправляться на них сразу после завтрака и не показываться до самого чая, а затем заполнять наши вечера своими фантастическими рассказами. Я не боялась, что она окажется за оградой парка, потому что ворота почти всегда была на запоре, и, как мне думалось, она не отважится выйти за них одна, даже если они будут открыты. К моему величайшему сожалению, я обманывалась на ее счет. Однажды Кэтрин пришла ко мне уже в восемь утра и заявила, что сегодня она – арабский купец, пересекающий пустыню со своим караваном, поэтому я должна снабдить провизией ее саму и ее животных: коня и трех верблюдов, в роли которых выступали крупный старый гончак и два пойнтера. Я собрала изрядно яств и загрузила ими корзину, которую приторочила к седлу, а Кэтрин, казавшаяся лесной феей в широкополой шляпе с густой вуалью, защищавшей ее от июльского солнца, вскочила на свою лошадку и пустила ее в путь легкой рысцой. На мои увещевания не давать пони переходить в галоп и вернуться домой пораньше она отвечала беспечным смехом. К чаю непослушная девочка не объявилась. Один из путешественников – старый гончий пес, предпочитавший покой и отдых, – возвратился, но ни Кэти, ни ее пони, ни двух пойнтеров нигде не было видно. Я разослала слуг на поиски по всем тропам и дорожкам и, наконец, сама отправилась ее искать. Работник, чинивший изгородь вокруг молодых посадок у самой границы владений, на мой вопрос ответил:

– Видел я ее поутру. Она попросила меня срезать ей ореховый хлыстик, а потом перепрыгнула на своей лошадке через изгородь вон там, где она ниже всего, и ускакала прочь.

Можете себе представить, что я почувствовала, услышав рассказ работника. Я тут же решила, что Кэтрин отправилась прямиком к Пеннистонским утесам. «Что с ней могло случиться?» – воскликнула я и через брешь в изгороди, над которой еще трудился работник, выбежала прямо на большую дорогу. Я бежала так, точно за мной кто гнался, милю за милей, пока передо мной не показался дом и другие постройки Грозового Перевала, но ни вблизи, ни вдали ни следа Кэтрин. Пеннистонские утесы стоят в полутора милях от Перевала, а сам Перевал находится в четырех милях от усадьбы «Скворцы», поэтому я начала опасаться, что не успею добраться до скал до темноты. «А что если она поскользнулась, взбираясь на них? Что если она сорвалась, разбилась насмерть или переломала руки и ноги?» – думала я. Неизвестность была для меня уже нестерпимой, когда я приблизилась к моему бывшему дому. Но тут со вздохом облегчения я увидела Чарли – самого драчливого из пойнтеров – лежащего под окном. Голова его распухла, а одно ухо было разодрано в кровь. Я распахнула калитку, бросилась к двери и принялась барабанить в нее кулаками. Мне открыла женщина – моя знакомая, которая раньше жила в Гиммертоне, а потом нанялась в служанки на Грозовой Перевал после смерти мистера Эрншо.

– Это вы! – воскликнула она. – Небось ищете вашу маленькую мисс? Тут она, не извольте беспокоиться, жива и здорова. Впрочем, хорошо, что это вы, а не хозяин.

– Значит, его нет дома? – спросила я, задыхаясь от тревоги и быстрой ходьбы.

– И не предвидится пока, – подтвердила она. – Они с Джозефом куда-то уехали и вернутся не раньше чем через час. Заходите в дом и отдохните немного.

Я вошла и увидела у огня мою заблудшую овечку. Кэтрин беспечно раскачивалась в детском кресле-качалке, служившем еще ее матери. Шляпа ее висела на стене, и она чувствовала себя как дома, весело смеясь и непринужденно болтая ни с кем иным, как с Гэртоном. Он в то лето вытянулся в крепкого восемнадцатилетнего парня и сейчас глядел на нее во все глаза с неприкрытым любопытством и изумлением. Казалось, он мало что понимает из того потока замечаний и вопросов, которыми она его безостановочно забрасывала.

– Хорошо же вы себя ведете, мисс! – воскликнула я, скрывая мою радость под напускной суровостью. – Больше никаких прогулок в одиночку, пока не вернется ваш отец! Никогда одну вас за порог не выпущу, и не надейтесь, проказница!

– Ах, Эллен, – весело воскликнула она, вскакивая с места и подбегая ко мне, – у меня для тебя на этот вечер заготовлена чудесная история, раз уж ты меня нашла… Ты когда-нибудь раньше здесь бывала?

– Надевайте шляпку и марш домой! – отрезала я. – Я сильно на вас сердита, мисс. Вы поступили плохо, очень плохо! Нечего надувать губки, нечего плакать! Слезами горю не поможешь! Я вас по всей округе обыскалась… Подумать только, мистер Линтон наказал мне не выпускать вас за ограду усадьбы, а вы удрали тайком. Кто же вам, хитренькой лисичке, теперь поверит?

– Что я такого сделала? – захныкала Кэтрин. – Папа ничего мне не запрещал! Он не будет ругать меня, Эллен, он на меня никогда не сердится так, как ты!

– Поторопитесь, мисс! – настаивала я. – Давайте я завяжу вам ленты. Что за капризы? Как вам не стыдно? Вам уже тринадцать лет, а ведете себя как ребенок малый!

Последняя моя фраза была вызвана тем, что девочка сорвала шляпку с головы и убежала от меня за камин.

– Не браните ее! – вступилась служанка. – Она хорошая девочка, миссис Дин. Это мы ее задержали, она сразу, как у нас оказалась, хотела обратно ехать, боялась, что вы места себе не находите, ее ожидаючи, да только Гэртон наш вызвался ее проводить, а как не проводить-то когда дорога от нас через горы совсем безлюдная.

Гэртон в течение всего разговора стоял, засунув руки в карманы, и не мог рта раскрыть от застенчивости, но по всему видно было, что мое вторжение ему не по нраву.

– Ну, долго ли мне еще ждать? – продолжала я, не обращая внимания на причитания служанки. – Через десять минут стемнеет. Где пони, мисс Кэти? Где наш пойнтер Феникс? Если не поторопитесь, то я одна уйду, а вы можете оставаться и капризничать вволю.

– Пони во дворе, – ответила она, – а Феникса пришлось в сарае закрыть – его покусали, как и Чарли. Я тебе обо всем этом собиралась рассказать, но, видно, ты не в духе, значит, никаких историй от меня тебе не будет.

Я попробовала вновь водрузить шляпку на кудри Кэти, но проказница, почувствовав, что обитатели Грозового Перевала на ее стороне, принялась носиться по комнате, а я – за ней. Она, как мышка, пряталась от меня за мебель, вскакивала на стулья и кресла, ныряла под них, так что мне пришлось отказаться от погони, чтобы не уронить свой авторитет. Гэртон со служанкой захохотали, а она присоединилась к ним, не переставая своевольничать, пока я в раздражении не закричала:

– Не буду я больше за вами бегать, мисс Кэти! Коли знали бы вы, чей это дом, были бы только рады выбраться отсюда!

– Так это дом твоего отца? – спросила она, повернувшись к Гэртону.

– Нет, – пробормотал он, опустив глаза и краснея от смущения.

Он не мог выдержать прямого взгляда ее глаз, которые были точь-в-точь как его собственные.

– Тогда чей? Твоего хозяина? – не отставала она.

Гэртон покраснел еще сильнее, но уже не от смущения, а от досады и, пробормотав проклятье, отвернулся.

– Так кто же его хозяин? – не унималась несносная девчонка, обращаясь ко мне. – Он говорил «наш дом», «наши люди», вот я и решила, что он – сын хозяина. И он ни разу не назвал меня «мисс», а ведь он должен был так ко мне обращаться, если он слуга, разве не так?

Гэртон от этих ребяческих слов потемнел как туча. Я потихоньку дернула Кэти за руку, чтобы она перестала задавать бестактные вопросы. Теперь она стояла смирно и я наконец-то смогла снарядить ее в дорогу.

– А теперь приведи мне мою лошадь, – обратилась она к юноше, о родственных связях с которым и не подозревала, как если бы отдавала распоряжение какому-нибудь мальчишке-конюху в «Скворцах», – и можешь поехать со мной. Желаю увидеть, как гоблин-охотник встает из болота, хочу услышать о летающих эльфах, о которых ты мне все уши прожужжал. И поторопись! В чем дело? Где мой пони?

– Да провались ты ко всем чертям! Какой я тебе слуга?! – рявкнул оскорбленный парень.

– Куда мне провалиться? – с удивлением спросила Кэтрин.

– Ко всем чертям! Не слышала о таких, ведьма? – ответил он.

– Видите, мисс Кэти, в какое дурное общество вы попали! – не преминула ввернуть я. – А вы, молодой человек, тоже хороши! Как можно говорить такие слова юной леди? Прошу вас, мисс, не вступайте с ним в спор! Пойдемте, заберем вашу Минни, и – прочь отсюда!

– Но, Эллен, – только и смогла произнести она, окаменев от изумления, – как смеет он так говорить со мной? Он же обязан выполнять мои приказы, разве не так? Гадкий мальчишка, я на тебя папе пожалуюсь! Ну-ка быстро делай, что тебе говорят!

Гэртон в ответ на эту угрозу и ухом не повел. У Кэтрин из глаз брызнули слезы досады.

– Тогда ты приведи пони! – крикнула она служанке. – И сейчас же выпусти моего пса!

– Потише, мисс, – ответила та. – Вы бы поучились повежливей с людьми разговаривать. Наш молодой Гэртон, конечно, не хозяйский сын, но вам он двоюродным братом приходится, а я не нанималась вам служить.

– Эта деревенщина – мой двоюродный брат? – воскликнула Кэтрин с презрительным смехом.

– Так точно, мисс, – отозвалась дерзкая служанка.

– Ах, Эллен, не позволяй этим дурным людям говорить такие глупости! – заволновалась моя питомица. – Папа поехал в Лондон, чтобы привезти моего кузена, то есть двоюродного брата, который точно – сын джентльмена. А этот… – она не договорила и разразилась слезами от одной мысли о том, что стоящий перед ней деревенский парень может быть ее родственником.

– Тише, тише, – прошептала я, – у человека может быть много двоюродных братьев, и не все они будут благородными и благонравными, но хуже-то от этого он не станет. Просто не должен он водиться с теми, кого в семье паршивыми овцами называют.

– Он мне не кузен… И никогда не был… – настаивала на своем Кэтрин, вконец расстроившись и бросаясь ко мне в объятья, чтобы найти убежище от этой пугающей мысли.

Я очень досадовала и на нее, и на служанку: ведь они выболтали многое из того, что говорить не следовало. Я не сомневалась, что прислужница Хитклифа доложит злодею о скором приезде Линтона и что Кэтрин сразу же засыплет отца по его возвращении вопросами о своем действительном или мнимом грубияне-кузене. К этому времени Гэртон сумел перебороть свою обиду, проистекавшую из-за того, что его приняли за слугу, и выглядел искренне тронутым горем Кэтрин. Он не только подал пони к крыльцу, но, дабы утешить гостью, вытащил из конуры отличного породистого щенка терьера и попробовал всучить его девочке, показывая, что вовсе не хотел ее обидеть. Кэтрин притихла, с ужасом и отвращением посмотрела на него, а затем зарыдала пуще прежнего.

Трудно было не улыбнуться, наблюдая неприязнь, которую моя воспитанница испытывала к бедняге. Парень был хорошо сложен, крепок, здоров, черты лица его были красивые и правильные, но одежда соответствовала его повседневным занятиям, которые сводились к работе на ферме и охоте в поле на кроликов и другую дичь. Все же в его лице мне почудилось отражение таких положительных качеств характера, которыми его отец никогда не мог похвастаться. Конечно, добрые всходы забивались буйством сорняков, но даже бурный рост последних свидетельствовал о плодородной почве, которая при более благоприятных обстоятельствах могла бы принести поистине богатый урожай отборных злаков. Мне думается, Хитклиф за время их совместной жизни не поднимал руки на Гэртона, во всяком случае, забитым парень не выглядел. Мальчик был бесстрашен по натуре, а значит, не было в нем той пугливости и уязвимости, которые в тиранах вроде его опекуна порождают желание угнетать и мучить. Свою месть Хитклиф направил на то чтобы вырастить парнишку совершеннейшим дикарем. Никто никогда не учил сына Хиндли читать или писать, никто не ругал его за дурные поступки, коль скоро они не раздражали хозяина дома, никто не поддерживал его на стезе добродетели и не отвращал с пути порока. По доходившим до меня слухам, Джозеф немало способствовал дурному воспитанию юноши. Когда Гэртон был мал, старый дурак в ослеплении своем безудержно льстил ребенку и баловал его, считая отпрыском и наследником славы знатного рода. Как раньше обвинял он Кэтрин Эрншо и Хитклифа в том, что они, будучи детьми, своими «злонамеренными проказами» исчерпали терпение Хиндли и довели того до пьянства, так теперь он возложил всю вину за недостатки Гэртона на того, кто присвоил себе его имущество. Если Гэртон непристойно ругался, Джозеф его не останавливал, если вел себя неподобающим образом, – нисколько не порицал. Я почти уверена, что Джозеф буквально любовался тем, как парень идет по кривой дорожке и как душа его движется навстречу гибели, ибо отвечать за это по мнению старика, должен был Хитклиф. Случись что с Гэртоном, и его кровь будет на руках Хитклифа, считал старый ханжа, и эта мысль утешала его безмерно. Именно Джозеф внушил юноше неизбывную гордость за свое имя и происхождение, а если бы отважился, то постарался бы также вскормить в молодом человеке ненависть к нынешнему хозяину Грозового Перевала. Однако же страх слуги перед господином к этому времени разросся до суеверного ужаса, посему никаких открытых обличений Джозеф себе не позволял, а только ограничивался отвлеченными призывами к Господу покарать неизвестно кого. В те времена судить об укладе и распорядке жизни на Перевале я могла только понаслышке, потому что видела немного. В деревне считалось, что мистер Хитклиф «ох как прижимист» и арендаторам своим спуску не дает, однако в доме с приходом экономки воцарился прежний уют, а сцены буйной гульбы, разыгрывавшиеся в нем при Хиндли, больше не повторялись. Хозяин Грозового Перевала был слишком угрюм и нелюдим, чтобы искать общества, будь оно хорошее или дурное, да и сейчас, как вы знаете, живет отшельником, так уж повелось.

Но я так и не досказала про мисс Кэти. Она отвергла дар примирения в виде маленького терьера и потребовала, чтобы ей вернули ее собственных собак – Чарли и Феникса. Псы явились на зов, хромая и повесив головы, и мы все – и люди, и звери – отправились в обратный путь, расстроенные донельзя. Я так и не смогла выпытать в подробностях у моей маленькой леди, как она провела тот день. Удалось мне узнать только то что целью ее паломничества были Пеннистонские утесы и что она без приключений добралась до ворот фермы. В этот момент оттуда выехал Гэртон со своей сворой охотничьих собак, и его псы тут же набросилась на ее хвостатых сопровождающих. То была славная битва, и только вмешательство хозяев положило ей конец и стало предлогом для знакомства. Кэтрин рассказала Гэртону, кто она такая и куда едет, а также попросила показать ей дорогу. В конце концов, она уговорила юношу сопровождать ее. Он открыл ей тайны Пещеры Фей и еще двадцати других мест, где водилась нечистая сила, но мне, как впавшей в немилость, Кэтрин о них рассказывать не стала. Все же я поняла, что ее провожатый был у нее в милости, пока она не задела его чувств, обратившись к нему как к слуге, и пока экономка Хитклифа не обидела ее саму, назвав Гэртона ее кузеном. И конечно, в самое сердце поразили ее грубые слова, брошенные ей Гэртоном. Та, кто всю жизнь была для любого в усадьбе «малышкой», «сокровищем», «королевой» и «ангелом», услышала из уст чужого человека самые возмутительные оскорбления! Такого отношения к себе она постичь не могла, и я с большим трудом добилась от нее обещания, что она не будет жаловаться на эту обиду своему отцу. Я объяснила ей, насколько чужд ему уклад жизни Грозового Перевала, насколько он не одобряет его обитателей и как сильно он будет огорчен, если узнает, что она там побывала. Но более всего на нее подействовали мои слова о том, что мне придется оставить службу в усадьбе, коли хозяин узнает, что я нарушила его приказ. Сама мысль о моем уходе была ей нестерпима. Она обещала молчать и сдержала слово ради меня. Все-таки она была чудесной девочкой!

 

Глава 19

Содержание

Глава 17